Писать теорию грима я не берусь. По-моему, ее и быть не может. Только практика учит актера гримироваться, и у каждого будет своя манера гримировки. Он усвоит ее, применяясь к особенностям своего лица.
Цель моя - предостеречь людей, желающих посвятить себя сцене, от шаблонных, бесполезных и даже, по моему мнению, вредных приемов гримировки, практикуемых на сцене и преподаваемых руководствами, вышедшими в свет за это время. Вообще авторы руководств часто относят к области грима то, что всецело принадлежит одной мимике. В этом смысле попадаются советы, подчас весьма курьезные. Например, немецкий актер Альтман в своем руководстве "Маска актера" дает совет, как посредством грима изобразить "взор, встревоженный каким-либо душевным волнением". Цель моя - уяснить значение грима и его сравнитель-но скромное место в деле драматического искусства.
Всякий начинающий актер наверное скажет, что он сам очень хорошо знает что такое грим, и какие его границы в искусстве, а стало быть, мол, и толковать ему все это излишне. Но я по собственному опыту и на основании множества примеров, прошедших перед моими глазами за 25 лет моей актерской деятельности, убедился, как легко в своем увлечении гримом перейти надлежащие границы и сделать его помехой мимике^Я почти не встречал таких новичков, которые были бы довольны собственным лицом, и первое о чем начинает сокрушаться молодежь, это толщина или худоба их щек: молодой человек с лицом круглым - желает быть худощавым, а худощавый - непременно полным. Им бы и в голову не пришло стремиться к этому, если бы они не вычитали в руководствах способа, как это сделать, - способа, невидимому, очень простого и несложного, но на самом деле почти невозможного.
Я упомянул, что почти не встречал начинающего актера, довольного своим лицом, и это недовольство вызывается в них ничем иным, как желанием непременно гримироваться, т. е. употреблять в дело краски. Иного значения гриму они не придают. Им кажется, что лицо, запачканное краской, сразу сделает их актерами и поможет хорошо сыграть роль. А требует ли роль какого-нибудь грима и какого именно-об этом думают мало или не думают вовсе. Играя стариков, они исполосуют себе все лицо множеством произвольных линий, в виде сети железных дорог, даже не сообразуясь с настоящими морщинами (если их еще и нет на лице актера, то они непременно явятся при движении лицевых мускулов и укажут свое место), и тем испортят в конец его и без того никуда негодную работу, а лицо будет производить впечатление испачканного. Играя стариков, я никогда не делаю себе ни одной морщины ни на лбу, ни около глаз, а только иногда между бровями и всегда складки, идущие от носа вниз по бокам рта. Морщины на лбу и около глаз не имеют никакого значения, потому что издали не видны и только пестрят лицо, как бы хорошо ни были сделаны. Общее впечатление старости вполне получается при помощи парика и нескольких впадин на лице, делаемых в виде легких пятен какой-либо одной теневой краской. А где класть эти пятна, кому-нибудь другому - за глаза решить нельзя: что ии лицо, - то новые очертания, линии, выпуклости, а стало быть и новые требования. Никаких "телесных" красок я на лицо не кладу, исключая лба, так как приходится замазывать рубец парика. Даже и эту краску я от рубца парика растираю так, что у бровей краски нет совсем. Актер мало-пр-малу забывает, что грим на его лице - то же, что декорация на сцене.На сцене гла;в!нО'е)-актер, на лице актера-мим(ика. Актер, увлекаясь гримом, неизбежно делает такой же промах, ка'кой допускает мейнингенская труппа со своими тяжелыми, резными дверьми, настоящим богемским хрусталем и другими аксессуарами, так что обстановка заслоняет игру актера, и зритель рассматриванием аксессуаров занят более, нем пьесой Шекспира или Шиллера.
Слой краски на лице актера то же, что трико на теле гимнаста: как бы ни была тонка материя, как бы плотно ни облегала она его тело, трико все же скроет рельеф и красоту его мышц. Играя молодых людей, я вынужден прибегать к жирным белилам, так как у меня от природы дурной цвет лица. Последнее время я кладу их так мало, что живой тон моего тела сильно сквозит из-под белил и тем парализует их мертвенное впечатление. К этому же, по неволе, должны прибегать и те, у кого цвет лица смуглый. Актерам и актрисам, у которых хороший цвет лица, я посоветую не употреблять белил совсем, а ограничиваться по мере надобности легким слоем пудры - это сохранит им дорогое качество: краснеть и бледнеть на сцене. Актер не должен забывать, что его гримом зритель исключительно занят только в первую минуту его появления на сцену, что потом внимание зрителя ^отвлекается изображаемым характером и развитием страсти. Зачем же ради минутного впечатления лишать себя такого сильного оружия, как мышцы лица? Зачем покрывать их мало проницаемым слоем краски, например, желтоватого оттенка, только для того, чтобы незначительно усилить иллюзию дряхлой кожи, тогда как и без этого так легко обойтись. Актер должен дорожить всем, что может сохранить неподдельным в своем лице, а не изменять основных черт своей физиономии. Этим он лишает ее -силы и ради чего же? Ради неузнаваемости или, еще хуже, ради того, чтобы вызвать смех у невзыскательной части публики своей так называемой комической внешностью и, потворствуя ее грубым инстинктам, поощрять неразвитого зрителя к присущей ему и без того привычке: смеяться над кривым ртом человека и равнодушно проходить, не замечая его кривой души.
Играя молодые комические роли, так называемых простаков, новичек часто делает себе посредством красок фи-зиономию не только глуповатую, но прямо идиотскую. Мне приводилось видеть в провинции актеров, играющих Баль-заминова с таким гримом: свои брови замазаны, а над ними нарисованы другие, нос сделан курносым... словом-нечто невообразимое. И такому-то неразборчивому в средствах смешить актеру попадается еще следующий совет: краснота в углах рта придает ему золотушный, или, как говорят, слюнявый вид. Эта краснота, добавляет автор, превосходна для рта Бальзаминова... Разумеется неразборчивый актер не преминет прибавить к своему гриму и эту изящную подробность... но неужели это Бальзаминов? Возможно ли предположить, чтобы женщина, как бы она ни была невзыскательна, находила удовольствие целовать слюнявый, разъеденный золотухой рот?
Не знаю, чем бы кончилось мое блуждание по лабиринту гримировального искусства, если бы судьба не сжалилась надо мной и не привела Самойлова на гастроли в Одессу, где я тогда служил. Ему и его советам я всецело обязан в области гримировки.
Самойлов приедет. Приедет первоклассный актер и знаменитый грим. Грим настолько совершенный, что в его обширном репертуаре не было лица, похожего одно на другое. Я был раньше знаком с Самойловым, бывал в его доме, даже играл с ним в начале моей сценической карьеры, на нижегородской ярмарке, маленькие роли; я знал его надменный характер и обращение свысока с провинциальными актерами и, признаюсь, боялся за свои отношения с ним, потому что мое самолюбие успело вырасти выше головы- порок, коим наша профессия одержима более всякой другой. Я боялся, что его презрительное обращение помешает мне сблизиться с ним и лишит возможности учиться. Пропустить же такой случай было бы ужасно. Я твердо решил -спрятать свое самолюбие и переносить многое ради дела. Наконец, в один прекрасный или непрекрасный день, с утренним поездом приехал Самойлов. Спектакль был отменен, и вместо него назначена репетиция пьесы, в которой он должен был выйти на другой день.
Вечер. Все собрались на репетицию. К удивлению многих, ждать его не пришлось ни минуты - он приехал и вошел на сцену своей энергичной походкой, гордо неся свою оригинально-красивую голову на стройной, еще молодой фигуре. На взгляд ему нельзя было дать больше 42-45 лет, хотя на самом деле ему тогда было 60. Сверх всякого ожидания, Самойлов обошелся с нами очень приветливо, чем сильно расположил к себе всех, намеревавшихся дать отпор его надменности. И я знаю, что многие потом из кожи лезли, стараясь тверже учить роли и запоминать его требования, не столько ради дела и уважения к его авторитету, сколько из желания отблагодарить его за милое, товарищеское отношение. А я, - я был на седьмом небе и смотрел на него влюбленными глазами. В одном из антрактов репетиции, я попросил у него позволения присутствовать в его уборной при его одевании и гримировке, на что и
получил согласие.
День спектакля. Томлюсь в ожидании вечера. Отправляюсь в театр почти за час до времени обычного сбора артистов, с намерением успеть одеться и загримироваться до приезда Самойлова и щегольнуть перед столичным гостем своим мастерством. Оделся и загримировался. Всюду тишина... только изредка доносится снизу кашель старика сторожа при уборных. На сцене - мрак, в уборных - ни души. От скуки подошел к зеркалу и еще попачкался. На-сцену пришли ламповщики и, переговариваясь, стали зажигать лампы. Мало-по-малу стали собираться участвующие в спектакле, и театр оживился. Собрались,-Самойлова нет. Кто-то, слышу, спрашивает: где самойловская уборная. Бегу. Оказывается его человек с вещами. Значит скоро приедет сам. Дежурю у дверей. Посматриваю на часы-до начала полчаса. Зашел в соседнюю уборную и, поглядев на себя в зеркало, подумал: вот так я стану за его стулом... он вскинет на меня в зеркало свои красивые глаза, всмотревшись- обернется ко мне и, с приятным для меня изу-млением, скажет: э, да вы, батенька, и сами молодцом гримируетесь. Я, скромно, но с достоинством отвечу ему: Василий Васильевич... Ваша похвала... и пр. и пр.
Но этим мечтам не суждено было сбыться: Самойлов, как оказалось впоследствии, не обратил никакого внимания на мой чудесный грим, точно я стоял перед ним незагримированный, а с своим лицом. Очнувшись от своих мечтаний, я поглядел на часы-без двадцати минут 8, до начала 20 минут, Самойлова все нет. Когда же, думаю, он успеет загримироваться. Судя по роли - гримировка должна быть очень сложная. Интересно, думаю, посмотреть его гримировальные принадлежности... вот, я думаю... Иду к нему в уборную. Лакей развешивает платье по вешалкам. Оглядываюсь, ожидая увидеть лабораторию Фауста, и вижу: стол, покрытый -скатертью, на столе довольно большое зеркало в серебряной раме; тут же чистое полотенце, коробочка с нарезанными кусочками пробки, баночка с краской для замазывания лба у париков, такая же с темно-красной краской, обыкновенные румяна, пудра и... больше ничего... Не теряю надежды - думаю - шкатулку с принадлежностями и ассортиментом красок, вероятно, привезет с собой. Вдруг слышу чьи-то шаги в галошах и громкий, несколько сиповатый, нервный голос Самойлова произносит: "Куда тут..." Дверь настежь, шумно войдя, сбросил шубу, не глядя на меня, протянул мне левую руку и, кинув: "здрасте" - стал переодеваться. Переодевшись очень быстро, он сел к столу и, немного сощурясь, поглядел на себя в зеркало, провел рукой по волосам, велел позвать парикмахера и приказал ему вынуть парик из коробки, причесать его; потом, с помощью того же парикмахера, у которого руки дрожали от волнения, надел парик на голову; заколупнул пальцем краску для лба и замазал ею рубец; затем, взяв кусочек пробки, обуглил ее на газе, подул на нее и когда потухла последняя искорка, начал ею ставить на своем лице точки и растирать их пальцем; сделал два-три пятна темно-красной краской, достал из коробки, где был парик, усы и бородку, наклеил и то и другое, отряхнул пуховку, запудрил ею лицо, снял кое-где полотенцем лишнюю пудру (все это делалось быстро, уверенно и отрывисто, как и его речь), сказал помощнику режиссера: "начинайте" и мимо меня прошел на сцену... кто-то, только не Самойлов.
Долго я стоял в недоумении, смотря ему вслед. В моей голове несвязно проносились советы: "взять притирание номер такой-то с небольшой примесью такого-то, положить его в жестянку и, разогрев на газе, обмакнуть в разогретую массу щетинную кисть-покрывать этим тоном сплошь лицо, уши и шею... Затем, взяв притирание номер такой-то, положить им на щеку пятно в виде треугольника... потом притиранием номером таким-то - делать то-то и то-то.,." и т. д., и. т. д. Я махнул рукой и пошел на сцену.
В одном из спектаклей Самойлов играл Ростаковского в "Ревизоре". Я, по обыкновению, стоял за его стулом и следил за тем, что он делал со -своим лицом. Держа в руке свое излюбленное оружие - кусочек пробки и делая ею энергические тычки себе в разные части лица, он продолжал начатую со мной беседу о гримировке, время от времени вскидывая на меня в зеркало свои еще молодые, смелые глаза.
- Неужели, говорю, Василий Васильевич, вы не находите нужным положить на лицо серовато-желтого оттенка дряхлости, что дает коже тот омертвелый вид, какой и должен быть у этой развалины?
- Как видите, - буркнул себе под нос Самойлов, растирая пальцем поставленное пробкой пятно.
Пауза.
- Пудра, пробка и больше ничего, - сказал он после молчания. Потом, помолчав еще и вытирая палец о полотенце, прибавил:-молодость и старость, батенька, не в коже, а в глазах.
Ладно, думаю, я посмотрю, куда ты свои глазищи денешь. Их, брат, пудрой-то не запудришь... Спрашиваю
дальше:
- Отчего же вы, Василий Васильевич, не проведете резких черт от углов рта книзу и не оттените нижней губы, что придало бы вид бессильно опустившейся нижней че-.люсти?
- Вы и это хотите делать краской? - отвечал Самойлов - тогда что же останется делать актеру, за что ему деньги платить. Я в таком случае советую вам наделать масок, да и играть в них. От ваших притираний лицо становится почти такой же маской.
Самойлов кончил гримировку и закурил сигару. Я на этот раз был недоволен его гримом. На нем был надет плешивый парик с заплетенной косичкой, лицо казалось много старше собственного, но все же это был Самойлов. Поговорив еще немного и осмеяв окончательно мои краски, особенно моих излюбленных бледных интриганов, он пошел на сцену. Ожидая своего выхода, Самойлов был весел, оживлен, рассказывал анекдот за анекдотом и смешил всех до упаду. Пришла очередь Ростаковского представляться Хлестакову, Помощник режиссера сказал: "пожалуйте, Василий Васильевич". Невольно я на мгновение перевел глаза с Самойлова на говорившего и за это время с Самойловым произошла перемена, поразившая всех присутствовавших. Он как-то съежился, стал меньше ростом... Перед нами стоял дряхлый-дряхлый старик с провалив-шимся ртом и бессильно опустившейся челюстью; грудь ввалилась, старческий животик сильно выпятился вперед; глаза потухли, словно подернулись налетом, какой бывает у очень старых, полуослепших собак. Эта развалина, шаркая слабыми ногами в огромных ботфортах, прикрывая рукой в аляповатой перчатке свои глаза - прошла мимо меня, в отворенные двери, на сцену. Эффект был удивительный и, вероятно, устроенный Самойловым не без намерения поразить нас.
Целый месяц гостил Самойлов в Одессе и сыграл спектаклей двадцать, если не больше. Были гримировки, поистине изумительные, но никогда за все это время он не употреблял ничего, кроме вышеупомянутых средств.
В заключение скажу несколько слов, чтобы оконча- . тельно выяснить свой взгляд на мимику и грим, на их взаимную связь между собой. Слова "грим, гримировка" я буду употреблять не в смысле раскрашенного актерского лица, не так, как понимается это слово в руководствах и большинством, а так как понимали его Садовский, Шум-ский и Самойлов: в смысле парика, бороды и усов.
Не всякий хороший акте р-х ороший грим.
Для грима нужен талант специальный, даже мало зависящий от сценического таланта и вместе с тем столь важный для него. Уметь типично загримироваться - все равно, что уметь к лицу одеться, - это значит иметь вкус. За неимением личного вкуса, в крайнем случае, помогает вкус модистки, портного и парикмахера. Хотя это далеко не то, но... на нет и суда нет. Положим, кто-нибудь к лицу оделся, это еще далеко не все. Ему мало подобрать костюм к лицу - ему надо уметь носить его, надо уметь показать его на себе, щегольнуть им, словом, сделать его заметным для всех. Для этого нужна природная грация - ее не дадут никакие танцмейстеры. Точно так же и актеру мало подобрать хороший грим, ему надо уметь носить этот грим, надо так приноровить к нему свой тон и мимику, чтобы не было ни малейшей дисгармонии, чтобы ни одна характерная подробность этого грима не пропадала для зрителя. Необходима тонкая и разнообразная мимика, которой не в силах преподать актеру самое подробное руководство. Если талантливый актер не обладает талантом приспособления своей мимики к гриму, он может быть прекрасным актером вообще, но характерным никогда не будет и репутации^хорошего грима не заслужит. Характерный актер должен больше всех других обладать способностью, чтобы своей мимикой, походкой и жестом сразу дать своему гриму и фигуре то главенствующее, общее выражение, из которого впоследствии будут вытекать подробности его мимики и жеста.
Чтобы развить в себе природное дарование к мимике и гриму, мне кажется, актеру прежде всего следует изучить свое лицо, взвесить беспри-страстно все, что в нем есть хорошего и дурного. Для этих целей я всякому начинающему рекомендовал бы развивать в себе вкус к живописи и скульптуре. Нет необходимости в совершенстве владеть кистью и стекой, но даже поверхностное занятие и общение с этими искусствами незаметно разовьют в нем вкус к истинно прекрасному. Тогда сравнение свего лица и фигуры с таким образцом мужской красоты, как Аполлон Бельведерский, даст актеру ясное понятие о тех уклонениях от изящного, какие найдутся в его лице и фигуре.
Он будет знать с чем ему предстоит бороться при изображении красоты на сцене. Я, например, настоятельно рекомендую моим ученикам рисование не для того, чтобы оно помогло им впоследствии расписывать свои лица в разные цвета, но единственно с целью научить их понимать натуру, развить в них любовь ко всему пластичному, изящному и типичному - развить наблюдательность.
Мне кажется, что актеру надо привыкнуть наблюдать всегда и везде, не пропускать в лице, с кем он говорит и на кого смотрит, ничего, не сравнив со своим, не уяснив себе разницу черт, не примерив на себе его прически и пр., не сообразив, что из того может получиться - какая физиономия, т.-е. будет ли ему к лицу такой-то грим и способен ли он усвоить все характерное в мимике наблюдаемого лица. Впоследствии эта привычка сделается так сильна, что не покинет актера в самые тяжелые и горькие минуты его жизни. Нужды нет, что расставшись и перенеся свое наблюдение на другого, он забудет о первом - в свое время это лицо, со всеми его особенностями, всплывет в его памяти, хотя актер и не будет в состоянии дать отчета, где и когда видел его и даже видел ли когда-нибудь. Этим запасом впечатлений актер будет непременно пользоваться. Все типы, наблюдаемые им, составят из себя группы и из этих групп актер, путем обобщения согласно художественному замыслу автора, будет уже создавать внешний облик изображаемых лиц. Вот в этом-то обобщении, в этой комбинации разных деталей грима и мимики многих лиц в один художественный образ и сказывается вкус актера.
